– Николай Петрович, в вашем детстве было лето в деревне?

– Конечно. Самое памятное.

– Где?

– Как это ни парадоксально, но рядом с этими местами. Я родился на речке Рожайка после войны, в 1946 году. И сюда приехал как бы доживать ещё лет 100.

Николай Бурляев – один из немногих, кто стал знаменитым ещё в детстве и продолжает им оставаться в свои 75 лет. Его жизнь – череда неожиданных встреч, судьбоносных знакомств и невероятных случаев. В 14 лет на улице Горького к нему подошёл молодой человек и пригласил сниматься в фильме "Мальчик и голубь". С тех пор режиссёра Андрона Кончаловского он считает своим крёстным отцом в кино.

– Вас же четверо в семье?

– Четверо.

– Борис средний?

– Да.

– Он начал сниматься раньше, чем вы?

– Да, Борис начал сниматься где-то в 1954-1955 годах. У него уже было шесть ролей в кино.

– То есть у нас могло быть два актёра – Борис и Николай Бурляевы.

– Их и есть два. Мой брат окончил Щукинское училище. Сейчас он живёт очень далеко, что я не одобряю.

– Он в Англии?

– Да, брат образовывает детей в нашей диаспоре, потому что он мастер – чтец художественного слова, один из лучших, я считаю.

– У вас детский недуг заикание. Вы вообще думали, что карьера актёрская не пойдёт из-за этого?

– В 5 лет я был испуган в нашем доме. Причём этот дом, как я потом узнал, принадлежал убийце Лермонтова Мартынову. Это я узнал, уже окончив фильм "Лермонтов". Тогда я это трактовал так, что тёмные силы мне хотели заградить уста, чтобы я не сказал о Лермонтове то, что я должен был сказать. Но я всё равно прорвался.

Многие считают, что Бурляеву невероятно повезло. Его жизнь тесно связана со знаменитыми фамилиями: Тарковский, Бондарчук, Ростоцкий, Михалков. Он снимался и одновременно учился у каждого из них. В 15 лет Бурляев уже играл в Театре Моссовета. Входя в образ, представляя себя другим человеком на сцене, он научился говорить без заикания. Гордился этим и был уверен, что недуг он победил.

– Моим партнёром был, я считаю, самый великий артист ХХ века – Мордвинов Николай Дмитриевич. И на одном спектакле – я всё чисто говорю, импровизирую – я решил: дай попробую для красочки заикнуться. И всё – у меня речь отказала вообще. Ужас, до потери сознания, а у меня очень много текста. Я еле-еле доиграл, пошёл со сцены за Мордвиновым и говорю ему: завтра играть я не буду, уйду из театра. И он так спокойно абсолютно, будто вообще ничего не произошло, отвечает: "Коль, ты помни, есть такое правило у артистов цирка: если они падают с трапеции или каната, надо тут же подняться и повторить номер. Завтра будешь играть". Я всю ночь не спал, утром пришёл в театр, играл и прошёл этот риф. Так что вот такое было.

– То есть если бы не Мордвинов, вы бы ушли.

– Актёрство было бы закрыто абсолютно, и ничего бы не было потом.

– А кто для вас Пётр Тодоровский, снявший "Военно-полевой роман"?

– Человек судьбы. Я ждал Петра Тодоровского всю свою актёрскую жизнь, потому как то, что я играл до "Военно-полевого романа", – это не я. Таким меня начал делать Тарковский, который делал по образу своему. Меня именно такого и эксплуатировали. А потом появился Тодоровский, принесли мне сценарий. Начал читать, читаю и плачу, плачу первый раз в жизни. И понимаю, что я должен это сделать. Я пришёл на пробы, увидел Тодоровского, мы с ним не были близко знакомы, я его обнял, трижды по-русски поцеловал и говорю: оканчивайте пробы, эту роль я никому не отдам. 

– В вашей жизни невероятное значение играет случай. Когда вы, например, встретили на улице Кончаловского, вашего первого режиссёра. Таких случайностей можно набрать огромное количество. Это всё-таки случайность или нет?

– Нет, не случайность. Всё, я думаю, предназначено и запрограммировано. Я знал жизнь свою уже в пять лет. Знал, что я буду жить достаточно долго, что очень многого добьюсь, хотя оснований для этого не было. Так всё и случилось.

– Что можно подарить в деревне? Деревенский букетик.

– Спасибо, это я вам должен был подарить.

– С днём рождения!

– Ой, как хорошо!